Оглавление

Боевые будни 

Боевый будни. (Продолжение)

Так прошли около километра и нашли укрытие душ­манов. Это был домик, выложенный из камня, сверху закрытый брезентом и сухими ветками. Размер домика 3х6, пол был застелен брезентом, здесь находились спальные принадлежности, стояла клетка с кекликом (горная пере­пелка). В укрытии было очень много различных лекарств, аудиокассет и всякой бытовой всячины. Видно, что совсем недавно здесь были люди. Разведгруппа доложила, что в 20 метрах от нас находится позиция ДШК. Было принято решение: позицию уничтожить и двигаться дальше.

Нам нужно было подобрать площадку для посадки спа­сательного вертолета. Мы нашли место возможной посадки, но от соседней десантной группы, которая шла параллельно с нами, но по низине, поступила информация, что там на­ходится еще один наш экипаж. По позывному я понял, что это был капитан Капитонов. Чтобы не подвергать риску спасательный вертолет, заставив его садиться дважды, и не поднимать экипаж Капитонова вверх, мы решили спус­титься вниз.

По радио попросили вторую группу обозначить себя ды­мами. С высоты определили их место расположения и дви­нулись в путь. Только спустя некоторое время я оценил, на­сколько это был рискованный выбор.

Мы шли по открытой местности среди разбросанных на­шими самолетами противопехотных мин. Один неосторож­ный шаг - и можно было остаться без ног. На тропе, по кото­рой мы шли, виднелись следы босых ног. Они четко отпеча­тывались в рыхлой пыли, которая еще не успела осыпаться. Видно, что человек пробежал не более 5 минут назад. Я ска­зал экипажу двигаться след в след, и мы начали свой спуск.

Когда мы были уже метрах в двадцати от второй де­сантной группы, возле нас стали подниматься фонтанчики пыли. Из-за каменного валуна выглядывали бойцы и торо­пили нас, чтобы мы скорее бежали в укрытие. Я добежал до валуна, обернулся, за. мной бежал бортовой техник, за ним метрах в десяти правый летчик. Вдруг он упал на одно колено. Я видел, что он силится приподняться. Я понял, что он ранен, и кинулся к нему на помощь. Пролетавшая пуля зацепила мне нос, осколками повредило ноги. Нос развернулся как вареная картошка. Я упал, но меня под­хватили и затащили за камни. Через некоторое время ря­дом со мной оказались члены нашего экипажа. Здесь же был и Капитонов со своим экипажем.

Началась невероятная перестрелка. Пули летели со всех сторон. Это продолжалось минут тридцать, но вот в воздухе появились боевые вертолеты, и перестрелка неожиданно стихла. Мне замотали нос, оказали помощь и другим членам экипажей. В это время нам передали, чтобы мы себя обо­значили дымами. К нам летел спасательный вертолет!

Среди «воздушной карусели» из боевых вертолетов по­казалась долгожданная спасательная «восьмерочка». Вер­толет стремительно приближался к нам. Площадка была неровной и пыльной, поэтому произвести посадку было невозможно. Вертолет завис на высоте сантиметров 20 и в удалении 40 метров от нашего укрытия. Мы по одному стали подбегать к вертолету, подтягивались, а бортовой техник спасателя затаскивал нас в грузовую кабину.

Отправив всех по очереди, покинул укрытие и я. Когда подбежал к обрезу грузовой кабины, увидел, что она на уровне моей головы. Одной рукой мне не подтянуться, а с моими ста килограммами веса бортовой техник не справится. Тогда я вернулся для разгона, разбежался, перед вертолетом развернулся к нему спиной, подпрыгнул, спиной лег на обрез грузовой кабины, сделал кувырок через голову и оказался на полу грузовой кабины вертолета.

Вспоминая этот эпизод своей жизни, благодарю своего тренера по классической борьбе Юрия Серапионовича Щекотова, который, тренируя нас, заставлял заниматься акроба­тикой и гимнастикой, учил быть бойцами. Хоть один раз в жизни, но пригодилась эта наука и помогла мне выжить!

Рядом оказался Капитонов, он обнял меня со словами: «Командирушка, живы!» Мы лежали на полу грузовой ка­бины, и никто не поднимался к блистерам. После взлета по фюзеляжу вертолета «прошла» очередь автомата. Вертолет закачался, бортовой техник спасателя беспомощно накло­нился вперед и остался в этом положении. Мой бортовой техник поднялся, подбежал к каби­не, вытащил раненого, а сам занял его рабочее место.

Вертолет выровнялся и, набирая высоту, полетел дальше.

Наше семичасовое отсутствие вызвало множество слухов и волнений. На аэродроме нас встречал почти весь состав эскадрильи, командование полка и, конечно, доктора. Я старался держаться бодро, пытался вернуться на ко­мандный пункт и доложить о случившемся, но мой вид с перепачканными грязью и кровью лицом, руками, комби­незоном вызывал жалость.

Поднесли носилки, доктор твердым голосом приказал: «Больной, ложитесь!» Меня, правого летчика и бортового техника спасателя увезли в госпиталь.

В госпитале началась подготовка к операции. С меня сняли комбинезон, дали в руку шланг, включили холодную воду и сказали: «Мойся».

Силы покидали меня, но я твердо знал, что нужно до­ложить командиру полка о случившемся, понимал, что мое пребывание в полку может окончиться с моим ранением. Нужно было попросить, чтобы меня не списывали, чтобы дождались. Разговор с полковником Филюшиным был коротким. Очевидно, о случившемся он знал от членов экипажа. По разговору я понял, что его кто-то торопит, поэтому он мне сказал, чтобы я не волновался, лечился и возвращался в часть. Меня будут ждать. Это были последние слова, кото­рые я слышал от полковника Филюшина.

Меня уложили на тележку и повезли в операционную. Два доктора стояли надо мной, решали: делать местный или общий наркоз. Решили, что общий. Сестричка мне сделала укол, стали ждать, когда он подействует. Прошло какое-то время, наркоз не действовал. Сделали второй укол - наркоз опять не действует. Тогда решили делать мне операцию бодрствующему.

Видел, как откусывают лишние кости на руке и зашива­ют пальцы иглой с ниткой, как зашивают рану на носу, кто-то вытаскивал осколки из ног. Было очень больно, но приходилось терпеть. Когда все закончили, решили пе­реложить меня с операционного стола на тележку. Сест­ричка попросила меня переместиться, а я чувствую, как проваливаюсь куда-то и сквозь сон слышу: «Ну, хватит придуря...».

Проснулся от нестерпимой боли. В палате было темно, а рядом кто-то стонал. Я позвал медсестру, но никто не ответил. Крикнул громче, опять нет ответа. Тогда из всех имеющихся сил начал кричать и материться. Подбежала медсестра, сделала какой-то обезболивающий укол, я опять успокоился и уснул, но ненадолго. Через какое-то время потребовал еще обезболивающего, но меня остано­вили, сказали, что хватит, а то наркоманом стану.

Пришлось терпеть. Утром соседи по палате обозвали ме­ня буйным, но с пониманием отнеслись к моему поведению. Мне стало стыдно за мой ночной бунт, пришлось извиняться перед доктором и медсестрой. Меня успокоили тем, что еще и не такое видели. Бывает.

Послеоперационная боль постепенно утихала, но остава­лось состояние слабости и тошнота. В середине дня появи­лись посетители.

Пришел командир батальона спецназа майор Сергей Константинович Бохан. Мы с ним познакомились при пе­редаче дел и должности моим предшественником подпол­ковником Устиновым. За год совместной работы между ними установились хорошие дружеские отношения, и эти отношения остались и между нами. Сергей принес афган­ские мандарины и гранат. Фрукты были крупными и слад­кими. Ни до этого, ни после я не пробовал такой прелести. Бохан рассказал, что операция захвата на Ислам-горе про­должается, его бойцы готовятся к высадке, а он заскочил на пять минут, чтобы поддержать меня. К сожалению, по­сле этой встречи мы больше не виделись. Я был в госпита­ле, а он заменился и уехал в Союз.

Следом за Боханом пришел Гена Анциферов. В этот раз наша встреча была более продолжительной, чем на ко­мандном пункте. Он рассказал о своих военных путешест­виях, о семье, сказал, что наши вновь полетели на десанти­рование в район Ислам-горы, а эскадрилью повел коман­дир полка полковник Филюшин. Я удивился его действи­ям. Зачем Филюшину было руководить эскадрильей, когда он руководитель большего масштаба? Гена сказал, что так приказал генерал Мартынюк, который там всем дает наго­няя, а потом звонит в Ставку и докладывает о своих успе­хах. Ну что ж, это похоже на Мартынюка.

...Однажды этот командующий вызвал меня к себе и стал ставить мне задачу по доставке одного офицера в Кандагар. Все было бы понятно, если бы этот офицер вы­полнял какое-то боевое или разведывательное задание, но тот просто вез подарок Мартынюку. Маршрут пролегал через район, опасный пусками зенитных ракет.

В этот период на складах не оказалось тепловых ракет, которые уводят в сторону пущенную по вертолету или са­молету зенитную ракету, и действия нашей авиации были максимально сокращены. Поступление тепловых ракет ожидали часов через шесть. Все об этом знали, знал и Мартынюк.

Я посмотрел на полковника Филюшина, тот пожал плечами и отвернулся. Я понял, что придется самому на­поминать командующему о нашей проблеме.

-   Товарищ командующий, - начал я доклад, - у нас
нет тепловых ...

-   Я знаю, - перебил он.

-   Но в тот район без защиты от ракет опасно лететь.

-   Ну и что? - сказал он с раздражением в голосе.

-   Если собьют вертолет, кто будет отвечать?

-   Вы. Кто полетит? - еще раз задал вопрос генерал.

-   Полечу я, чтобы не отвечать.

-   Выполняйте.

-   Есть!

Полет мы выполнили. Во время полета бортовым тех­никам нашей пары пришлось держать палец на кнопке отстрела сигнальных ракет. Хорошо, что не было пусков, а то не сидели бы мы сейчас рядом.

Гена мне посочувствовал, а потом сказал:

-        Не переживай, Мартынюк сейчас поактивничает, получит Героя и уедет. У нас опять будет тихо. Из высо­копоставленных - не он первый, не он последний.

Подошли еще офицеры, сфотографировали нас с Ген­надием, поговорили о жизни в Союзе и уже собрались расходиться, как появился мой заместитель по политчас­ти майор Волков.

Он был чем-то сильно расстроен.

-   Что случилось, Анатолий Иванович? - спросил я.

-   Филюшина сбили.
- Как сбили?! Где?

-        Мы полетели на высадку десанта в 5 километрах от вчерашней площадки. После высадки стали уходить по отработанной схеме. Вмешался руководитель, дал команду Филюшину набирать высоту над полем боя и ру­ководить высадкой. На высоте метров шестьсот его вер­толет вдруг взорвался и начал падать. Мы ему крикнули: «Прыгай!», а в ответ: «Поздно!» Вертолет упал и взорвался на земле еще раз.

-   Кто руководил авиацией? - спросил я.

-   Мартынюк, - ответил Гена.

-   Вот и наактивничал! - подвел итог нашей беседы я.
Это была седьмая потеря вертолета в нашей эскадрилье и первая гибель экипажа за 24 дня нашего пребывания в Афганистане.

В разговоре с замполитом почувствовал, что сейчас необ­ходимо встретиться с личным составом и поддержать ребят морально. Нарушая запреты врачей, прямо в госпитальной одежде сел в эскадрильский «газик» и поехал в часть.

Встретили меня радушно, но настроение у летчиков было подавленным. Я не знал, что сказать людям, не знал, как объяснить происходящее, а главное его необходимость. Говорил что-то о любви к Родине, о долге, о чести. Не мог им говорить об истинных причинах происходящих потерь. Выручил меня срочный вызов в штаб полка.

В штабе были представители командования 40-й Ар­мии. Они подробно расспросили меня о происшедшем, о том, как я спасал замполита и других в полетах и какими наградами награжден. Выяснив, что орденов у меня нет, представитель политуправления сказал: «Тогда к Герою представлять не будем, сначала пусть получит орден!»

С этими словами я и уехал в госпиталь. На следующий день мне стало хуже и доктора меня отправили сначала в Кабульский госпиталь, а потом в Ташкент.

5. Отпуск по болезни